Немного о наших вампах. Пока только зарисовки, которые висят и ждут бет.
пятница, 01 марта 2013
18:36
Доступ к записи ограничен
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 22 февраля 2013
22:13
Доступ к записи ограничен
Осталась только любовь и совсем немножечко веры // Зажженному положено гореть
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 21 февраля 2013
Осталась только любовь и совсем немножечко веры // Зажженному положено гореть
Кстати, а почему тут эти два не лежат еще? Это про вампов, это не про БЖД!
Дневной сон для вампира - не совсем то, что принято называть сном у людей. Но уж точно не то, что таковым считается в старых книгах. Мы продолжаем мыслить и чувствовать, но тело, в первые годы сумеречного существования куда менее выносливое, чем разум, отказывается подчиняться, урывая себе часы отдыха и восстановления. Остается только смириться с этим неудобством и позволить себе отдаться неспешным полусонным размышлениям, на которые не хватает времени бодрствования.
С возрастом наши тела становятся куда более совершенным инструментом, им все меньше времени нужно на восстановление. Мартин любил смотреть на меня-спящего. Это было сродни игре - временно притупившимся слухом и осязанием угадывать движения. Вот он отложил книгу и лежит рядом, подперев щеку ладонью, или склоняется надо мной, почти касаясь губами моей щеки. Я предпочитал дремать с закрытыми глазами и потому не видел его лица, но знал - он улыбается.
А потом солнце садилось, и оцепенение отпускало меня, отдохнувшего и донельзя голодного. Он, конечно же, чувствовал этот момент - но я все-таки успевал перекатиться по кровати, подмять его под себя и урвать пару торопливых поцелуев, пока голод не начинал настойчиво требовать свое...
Тогда я был уверен, что когда-нибудь наступит тот день, когда и я смогу узнать, каким он выглядит во сне. К несчастью, этот день наступил скорее, чем я рассчитывал.
И второй.
...я чувствовал его холодный гнев, и презрение, и боль от пары царапин, которые ему уже успели нанести... А потом перестал. Я никогда не видел как рвется связь. И вот теперь испытал на себе. Конец боя, помощь тем, чьим раны я еще мог исцелить - все слилось в один бесконечный миг.
Ночь еще не закончилась, когда я пришел в себя, уже в нашем особняке. Мельком отметил, что битва тут шла нешуточная - стены хранили на себе следы самых разнообразных заклинаний, ни одна вещь не осталась на своем месте. По дороге наверх мне попались несколько тел, покрытых магической изморозью, неизменно сопровождавшей заклинания моего лорда. А потом... я увидел его.
Убить мага в его собственном доме очень сложно, его как будто хранят сами стены. Это и неудивительно - ведь каждый фут пространства защищен заклинанием или артефактом, а систему потайных ходов и магических переходов полностью знает только сам хозяин. Такое преимущество делает самоуверенным. Мартин, гордый и упрямый, не мог и помыслить, что ему придется бежать.
Я уложил его голову себе на колени, коснулся губами ледяной ладони, осторожно согревая. "Я не отдам тебя солнцу, не бойся..." Причудливо уложенные косы были тяжелыми и влажными от крови. Камень на гребне раскололся, оставив вокруг себя следы копоти.
Когда тело моего возлюбленного превратилось в невесомую пыль, я медленно поднялся с колен. Ночь еще не закончилась. Ни на слезы, ни на клятвы времени не было.
Потом было множество ночных боев, подобных этому, и долгие часы и сутки в лаборатории. Я вкладывал смерть и боль в безделушки и почти не замечал, как идет время. Мой мастер, любивший точность и эффективность, был бы доволен.
Гибель Мартина и без того сильно ослабила нашу ветвь, и ни в те дни, ни позже я не искал смерти. И Господь не спешил забрать меня к себе.
Дневной сон для вампира - не совсем то, что принято называть сном у людей. Но уж точно не то, что таковым считается в старых книгах. Мы продолжаем мыслить и чувствовать, но тело, в первые годы сумеречного существования куда менее выносливое, чем разум, отказывается подчиняться, урывая себе часы отдыха и восстановления. Остается только смириться с этим неудобством и позволить себе отдаться неспешным полусонным размышлениям, на которые не хватает времени бодрствования.
С возрастом наши тела становятся куда более совершенным инструментом, им все меньше времени нужно на восстановление. Мартин любил смотреть на меня-спящего. Это было сродни игре - временно притупившимся слухом и осязанием угадывать движения. Вот он отложил книгу и лежит рядом, подперев щеку ладонью, или склоняется надо мной, почти касаясь губами моей щеки. Я предпочитал дремать с закрытыми глазами и потому не видел его лица, но знал - он улыбается.
А потом солнце садилось, и оцепенение отпускало меня, отдохнувшего и донельзя голодного. Он, конечно же, чувствовал этот момент - но я все-таки успевал перекатиться по кровати, подмять его под себя и урвать пару торопливых поцелуев, пока голод не начинал настойчиво требовать свое...
Тогда я был уверен, что когда-нибудь наступит тот день, когда и я смогу узнать, каким он выглядит во сне. К несчастью, этот день наступил скорее, чем я рассчитывал.
И второй.
...я чувствовал его холодный гнев, и презрение, и боль от пары царапин, которые ему уже успели нанести... А потом перестал. Я никогда не видел как рвется связь. И вот теперь испытал на себе. Конец боя, помощь тем, чьим раны я еще мог исцелить - все слилось в один бесконечный миг.
Ночь еще не закончилась, когда я пришел в себя, уже в нашем особняке. Мельком отметил, что битва тут шла нешуточная - стены хранили на себе следы самых разнообразных заклинаний, ни одна вещь не осталась на своем месте. По дороге наверх мне попались несколько тел, покрытых магической изморозью, неизменно сопровождавшей заклинания моего лорда. А потом... я увидел его.
Убить мага в его собственном доме очень сложно, его как будто хранят сами стены. Это и неудивительно - ведь каждый фут пространства защищен заклинанием или артефактом, а систему потайных ходов и магических переходов полностью знает только сам хозяин. Такое преимущество делает самоуверенным. Мартин, гордый и упрямый, не мог и помыслить, что ему придется бежать.
Я уложил его голову себе на колени, коснулся губами ледяной ладони, осторожно согревая. "Я не отдам тебя солнцу, не бойся..." Причудливо уложенные косы были тяжелыми и влажными от крови. Камень на гребне раскололся, оставив вокруг себя следы копоти.
Когда тело моего возлюбленного превратилось в невесомую пыль, я медленно поднялся с колен. Ночь еще не закончилась. Ни на слезы, ни на клятвы времени не было.
Потом было множество ночных боев, подобных этому, и долгие часы и сутки в лаборатории. Я вкладывал смерть и боль в безделушки и почти не замечал, как идет время. Мой мастер, любивший точность и эффективность, был бы доволен.
Гибель Мартина и без того сильно ослабила нашу ветвь, и ни в те дни, ни позже я не искал смерти. И Господь не спешил забрать меня к себе.
воскресенье, 17 февраля 2013
Осталась только любовь и совсем немножечко веры // Зажженному положено гореть
Бланко четыре года, и мать впервые привела его в госпиталь. Работы много, и каждая пара рук на счету - даже если это крошечные руки мальчишки, который не дотягивается до стола. Бланко приносит воду и настои, моет полы, поправляет тряпки, долженствующие изображать подушки, прикладывает травяные припарки к ранам. Говорят, что у него легкая рука.
Бланко пять, и госпиталь становится для него практически домом. Все лето проходит в повседневных заботах. Мать терпелива, и ранние, до рассвета, походы в поля приносят все больше удовольствие. Мальчик учится отличать, собирать и правильно заготавливать все то, чем богаты поля - травы, душистые и лекарственные. Зимой им найдется применение.
В двенадцать они переезжают в Венецию. А еще через полгода он впервые ассистирует при операции. Старому Маттио раздавило ногу бочкой. Рана выглядит ужасающе, местный хирург ничего не обещает, но все-таки берется за ампутацию. Бланко проводит всю ночь, составляя обезболивающий отвар, и чуть не падает в обморок при звуке пилы. Следующая ночь проходит у постели раненого. Тот мечется в бреду, и юный лекарь еле-еле успевает менять компрессы и приносить очередной отвар. Он знает слишком мало, чтобы помочь чем-то еще, кроме молитвы и своих трав, и молится безостановочно. Перед глазами стоит кровавая пелена, и Бланко в полусне старается рассеять наваждение, сложить головоломку, исправить... сам не понимая, что. Под утро жар стихает, Маттио открывает глаза - и Бланко впервые понимает, что победил.
Когда ему исполняется шестнадцать, в Венецию приходит чума. Через неделю по улицам нельзя пройти, не наткнувшись на тело. Умерших не успевают хоронить.
Бланко уже осознает, что наделен даром лечить. Обычные болезни проходят куда быстрее, когда он рядом, даже если его участие ограничивается тем, чтобы просто сидеть рядом с заболевшим. Но сейчас их слишком много. Больше, чем он мог когда-либо себе представить.
Госпиталь наполнен вонью, тяжелым запахом благовоний, которыми пытаются отогнать болезнь, и горячечными стонами. Бланко не спал уже несколько ночей подряд и с трудом понимает, на каком он свете. Люди бегут к лекарям, не понимая, что те так же бессильны. Травы заканчиваются, и даже облегчить жар становится нечем. Бланко касается рук умирающих, пытаясь хотя бы так если не помочь, то хотя бы дать утешение. Губы давно пересохли, даже воды уже мало, и мальчишка не замечает, что его руки так же пылают все тем же жаром.
В городе паника. Горят костры, вокруг них танцуют безумцы, нападающие на всех, кто слишком удачлив и еще не заболел. Пройти по улицам становится невозможно, да и уходить из госпиталя Бланко считает себя не вправе. Он только молится о том, чтобы его семья успела закрыться, как-то пересидеть заразу. О том, что просить уже не о ком, он узнает гораздо позже.
Светлые волосы давно намокли от пота и слиплись, и Бланко в раздражении отхватывает пряди ножом. Мир давно утратил последние черты реальности. Умирающий смешивает остатки настоев, каких-то лекарств, составленных когда-то им же, в тщетной попытке понять, найти... В госпитале тихо. Те, кто мог ему помочь, давно уже сами стали пищей мора. Он остался один. Он даже уже не понимает, что делает - но остановиться не в силах, и только губы шепчут бесконечную молитву. Мальчишка спорит со смертью, пытаясь спасти хотя бы что-то. Тщетно.
Дверь распахивается, и появившийся на пороге кажется Бланко то ли сном, то ли ангелом, откликнувшимся на его призыв. "Ты пришел забрать меня?" - растрескавшийся язык с трудом шевелится во рту, горло пересохло, и вместо слов получается сдавленный скрежет. Пришедший - высокий мужчина в темных одеждах - вцепляется в плечи, трясет мальчишку, как куклу. И тут Бланко каким-то шестым чувством понимает, что чудо все-таки произошло. В глазах светлеет. Мир вокруг снова обретает четкость. Как только лекарь обретает способность двигаться, он вновь кидается к остаткам лекарств.
- Ты поможешь мне? Ты ведь можешь, я знаю! - умоляющий взгляд прожег бы стену, если бы Хельгрин, целитель Тьери, был стеной.
Остаток дня стирается из памяти. Вместе они пытаются помочь тем, кого еще можно спасти, и Бланко чувствует, как кровавая волна мора поддается. Сил все еще мало, и вскоре он теряет сознание. Но последней мыслью становится понимание того, что он снова победил.
Бланко двадцать пять, и он лучший из человеческих врачей, живущих на этой земле. С той страшной ночи, когда Хельгрин забрал его из умирающего города, прошло девять лет, и каждый год был наполнен таким количеством знаний, о котором мальчишка-лекарь не мог и мечтать. Судьба его определена. Старший целитель говорит, что еще никто из его учеников не был столь талантлив. Бланко зазнался бы, если бы ему это было хоть насколько-то свойственно. Но тщеславие миновало его полностью.
Случаи, когда даже врачи-Тьери оказываются бессильны, становятся все реже, и, каждый раз, закрывая глаза умершему, Бланко клянется сделать все, чтобы эта смерть стала последней. Светлый целитель ощущает себя воином на поле битвы, которая продолжится не одно столетие. Раз за разом, вступая в единоборство со смертью и побеждая, он чувствует себя счастливым.
Единственное, чему он так и не научится - останавливаться.
Бланко пять, и госпиталь становится для него практически домом. Все лето проходит в повседневных заботах. Мать терпелива, и ранние, до рассвета, походы в поля приносят все больше удовольствие. Мальчик учится отличать, собирать и правильно заготавливать все то, чем богаты поля - травы, душистые и лекарственные. Зимой им найдется применение.
В двенадцать они переезжают в Венецию. А еще через полгода он впервые ассистирует при операции. Старому Маттио раздавило ногу бочкой. Рана выглядит ужасающе, местный хирург ничего не обещает, но все-таки берется за ампутацию. Бланко проводит всю ночь, составляя обезболивающий отвар, и чуть не падает в обморок при звуке пилы. Следующая ночь проходит у постели раненого. Тот мечется в бреду, и юный лекарь еле-еле успевает менять компрессы и приносить очередной отвар. Он знает слишком мало, чтобы помочь чем-то еще, кроме молитвы и своих трав, и молится безостановочно. Перед глазами стоит кровавая пелена, и Бланко в полусне старается рассеять наваждение, сложить головоломку, исправить... сам не понимая, что. Под утро жар стихает, Маттио открывает глаза - и Бланко впервые понимает, что победил.
Когда ему исполняется шестнадцать, в Венецию приходит чума. Через неделю по улицам нельзя пройти, не наткнувшись на тело. Умерших не успевают хоронить.
Бланко уже осознает, что наделен даром лечить. Обычные болезни проходят куда быстрее, когда он рядом, даже если его участие ограничивается тем, чтобы просто сидеть рядом с заболевшим. Но сейчас их слишком много. Больше, чем он мог когда-либо себе представить.
Госпиталь наполнен вонью, тяжелым запахом благовоний, которыми пытаются отогнать болезнь, и горячечными стонами. Бланко не спал уже несколько ночей подряд и с трудом понимает, на каком он свете. Люди бегут к лекарям, не понимая, что те так же бессильны. Травы заканчиваются, и даже облегчить жар становится нечем. Бланко касается рук умирающих, пытаясь хотя бы так если не помочь, то хотя бы дать утешение. Губы давно пересохли, даже воды уже мало, и мальчишка не замечает, что его руки так же пылают все тем же жаром.
В городе паника. Горят костры, вокруг них танцуют безумцы, нападающие на всех, кто слишком удачлив и еще не заболел. Пройти по улицам становится невозможно, да и уходить из госпиталя Бланко считает себя не вправе. Он только молится о том, чтобы его семья успела закрыться, как-то пересидеть заразу. О том, что просить уже не о ком, он узнает гораздо позже.
Светлые волосы давно намокли от пота и слиплись, и Бланко в раздражении отхватывает пряди ножом. Мир давно утратил последние черты реальности. Умирающий смешивает остатки настоев, каких-то лекарств, составленных когда-то им же, в тщетной попытке понять, найти... В госпитале тихо. Те, кто мог ему помочь, давно уже сами стали пищей мора. Он остался один. Он даже уже не понимает, что делает - но остановиться не в силах, и только губы шепчут бесконечную молитву. Мальчишка спорит со смертью, пытаясь спасти хотя бы что-то. Тщетно.
Дверь распахивается, и появившийся на пороге кажется Бланко то ли сном, то ли ангелом, откликнувшимся на его призыв. "Ты пришел забрать меня?" - растрескавшийся язык с трудом шевелится во рту, горло пересохло, и вместо слов получается сдавленный скрежет. Пришедший - высокий мужчина в темных одеждах - вцепляется в плечи, трясет мальчишку, как куклу. И тут Бланко каким-то шестым чувством понимает, что чудо все-таки произошло. В глазах светлеет. Мир вокруг снова обретает четкость. Как только лекарь обретает способность двигаться, он вновь кидается к остаткам лекарств.
- Ты поможешь мне? Ты ведь можешь, я знаю! - умоляющий взгляд прожег бы стену, если бы Хельгрин, целитель Тьери, был стеной.
Остаток дня стирается из памяти. Вместе они пытаются помочь тем, кого еще можно спасти, и Бланко чувствует, как кровавая волна мора поддается. Сил все еще мало, и вскоре он теряет сознание. Но последней мыслью становится понимание того, что он снова победил.
Бланко двадцать пять, и он лучший из человеческих врачей, живущих на этой земле. С той страшной ночи, когда Хельгрин забрал его из умирающего города, прошло девять лет, и каждый год был наполнен таким количеством знаний, о котором мальчишка-лекарь не мог и мечтать. Судьба его определена. Старший целитель говорит, что еще никто из его учеников не был столь талантлив. Бланко зазнался бы, если бы ему это было хоть насколько-то свойственно. Но тщеславие миновало его полностью.
Случаи, когда даже врачи-Тьери оказываются бессильны, становятся все реже, и, каждый раз, закрывая глаза умершему, Бланко клянется сделать все, чтобы эта смерть стала последней. Светлый целитель ощущает себя воином на поле битвы, которая продолжится не одно столетие. Раз за разом, вступая в единоборство со смертью и побеждая, он чувствует себя счастливым.
Единственное, чему он так и не научится - останавливаться.
суббота, 16 февраля 2013
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Европа, XIV век
Век начинался неласково. Казалось, само Мироздание разгневалось на людей. Пеллагра, оспа, проказа...
Нет, эти эпидемии не коснулись Гнезд и наших земель, с такой ерундой помогают справится внедренные понятия о гигиене и помощь пары младших целителей.
Но эпидемия Черной смерти пришла неожиданно даже для нас. Удар пришелся в один и тот же год по всем трём Гнездам сразу. Да, в наших землях количество заболевших было меньше, чем в округе, но дальше так продолжаться не могло. Возбудитель инфекции мутировал с прошлой эпидемии и наши прежние вакцины уже не помогали, люди оставались беззащитными. Наши люди оставались беззащитными, те, кто были частью клана, его настоящее и будущее, такие хрупкие и уязвимые, но абсолютно необходимые для существования. Мы и люди - симбиотическая система, не стоит об этом забывать.
Но целителей, способных справится с бедой только с помощью своей личной силы, оказалось всего двое - я и Руало. Я спустился в лаборатории искать новое лекарство, тогда как Патриарх не жалея сил носился везде где мог, отдавая уже не только личную силу, но и силу клана для того, чтобы спасти хоть кого-то.
Я метался между своей лабораторий и венецианским Лазаретом, там, уже некому было помешать мне тестировать мои разработки. Первые из них помогали лишь облегчить муки больных, но не давали спасения. Вторые увеличивали время жизни больных и давали надежду, что я успею закончить исследования до того, как Гнезда опустеют. Но я не успевал... лекарство было так близко, я уже чувствовал его суть, но до озарения не хватало какой-то мелочи, а время уходило.
В какой-то момент я почти опустил руки. Человечество боялось "чумных миазмов", а я - чумного отчаяния и беспомощности. Нет, я мог помочь единицам, даже десятками и сотням, но это не могло спасти положения.
В городах невыносимо было находится, смрад и грязь усилились тысячекратно. Безумие правило бал. Флагеллянты и одержимые пляской, люцеферисты и "одетые в белое", еврейские погромы и поиски мифических отравителей...
Но выбора не было, и я снова и снова приходил в бараки в попытке найти лекарство.
Надежда уже почти покинула меня, когда случилось чудо.
Зайдя в очередной лазарет, я встал как вкопанный. оттуда пахло чистотой. Нет, больные издавали всё тот же смрад, это был не запах, скорее ощущение. Признак дара истинного целителя. Я окинул взглядом помещение, надеясь, найти коллегу и не нашел никого, кроме очередного мальчишки-бьянки. Он, сам уже больной, шатался между зараженными и что-то делал. Раздражение от того, что я не застал незнакомого коллегу, ведь судя по состоянию больных, он подошел к разгадке куда ближе,чем я, выплеснулось на ни в чем неповинного мальчишку, ведь бьянки, в сущности, были довольно мирной сектой. Я в одно мгновенье добрался до паренька, схватил его за плечо, намереваясь выкинуть из барака и оцепенел... тот, кого я искал, был передо мной. В хрупком, больном теле были сплетены дух и истинный дар целительства такой силы, что мальчик весь ощущался как столб яростного белого пламени. Сама суть чистоты и милосердия. Он не мучился сомнениями, не страдал от мнимой беспомщности, он просто шел и делал всё, что мог. И первоклассная интуиция помогла ему найти путь, ведущий к исцелению. Ему просто чуть-чуть не хватало силы, все же он был сего лишь человеческим ребенком, умирающим от той же самой болезни. А то белое, что я принял за облачение бьянок, оказалось всего лишь его волосами... ко всему прочему, ребенок был альбиносом.
Я вылечил его там же, тем способом, которым был мне доступен. А потом мы прошли по всему бараку, исцеляя так, как это пробовал он, но с добавлением моей силы, и всё получилось. Из крови этих исцеленных я в ближайшие сутки создал вакцину, которая остановила болезнь на землях клана. А потом с течением времени распространилась по всей Европе, закончив эпидемию. Нашей целью не было спасти всех, лишь спасти своих людей и человечество, как вид. И это удалось.
А чудо-малыш остался со мной. Я вырастил его, а позднее, и обратил. Так в клане Тьери появился Бланко, прозванный позднее Белым целителем.
И если христианский бог хоть когда-нибудь сотворял истинное чудо, то это было именно оно - приход в мир целителя уровня и духовной чистоты этого мальчика из чумного барака. И я бы никогда не желал себе иного сына, ученика и наследника, кроме Бланко.
Век начинался неласково. Казалось, само Мироздание разгневалось на людей. Пеллагра, оспа, проказа...
Нет, эти эпидемии не коснулись Гнезд и наших земель, с такой ерундой помогают справится внедренные понятия о гигиене и помощь пары младших целителей.
Но эпидемия Черной смерти пришла неожиданно даже для нас. Удар пришелся в один и тот же год по всем трём Гнездам сразу. Да, в наших землях количество заболевших было меньше, чем в округе, но дальше так продолжаться не могло. Возбудитель инфекции мутировал с прошлой эпидемии и наши прежние вакцины уже не помогали, люди оставались беззащитными. Наши люди оставались беззащитными, те, кто были частью клана, его настоящее и будущее, такие хрупкие и уязвимые, но абсолютно необходимые для существования. Мы и люди - симбиотическая система, не стоит об этом забывать.
Но целителей, способных справится с бедой только с помощью своей личной силы, оказалось всего двое - я и Руало. Я спустился в лаборатории искать новое лекарство, тогда как Патриарх не жалея сил носился везде где мог, отдавая уже не только личную силу, но и силу клана для того, чтобы спасти хоть кого-то.
Я метался между своей лабораторий и венецианским Лазаретом, там, уже некому было помешать мне тестировать мои разработки. Первые из них помогали лишь облегчить муки больных, но не давали спасения. Вторые увеличивали время жизни больных и давали надежду, что я успею закончить исследования до того, как Гнезда опустеют. Но я не успевал... лекарство было так близко, я уже чувствовал его суть, но до озарения не хватало какой-то мелочи, а время уходило.
В какой-то момент я почти опустил руки. Человечество боялось "чумных миазмов", а я - чумного отчаяния и беспомощности. Нет, я мог помочь единицам, даже десятками и сотням, но это не могло спасти положения.
В городах невыносимо было находится, смрад и грязь усилились тысячекратно. Безумие правило бал. Флагеллянты и одержимые пляской, люцеферисты и "одетые в белое", еврейские погромы и поиски мифических отравителей...
Но выбора не было, и я снова и снова приходил в бараки в попытке найти лекарство.
Надежда уже почти покинула меня, когда случилось чудо.
Зайдя в очередной лазарет, я встал как вкопанный. оттуда пахло чистотой. Нет, больные издавали всё тот же смрад, это был не запах, скорее ощущение. Признак дара истинного целителя. Я окинул взглядом помещение, надеясь, найти коллегу и не нашел никого, кроме очередного мальчишки-бьянки. Он, сам уже больной, шатался между зараженными и что-то делал. Раздражение от того, что я не застал незнакомого коллегу, ведь судя по состоянию больных, он подошел к разгадке куда ближе,чем я, выплеснулось на ни в чем неповинного мальчишку, ведь бьянки, в сущности, были довольно мирной сектой. Я в одно мгновенье добрался до паренька, схватил его за плечо, намереваясь выкинуть из барака и оцепенел... тот, кого я искал, был передо мной. В хрупком, больном теле были сплетены дух и истинный дар целительства такой силы, что мальчик весь ощущался как столб яростного белого пламени. Сама суть чистоты и милосердия. Он не мучился сомнениями, не страдал от мнимой беспомщности, он просто шел и делал всё, что мог. И первоклассная интуиция помогла ему найти путь, ведущий к исцелению. Ему просто чуть-чуть не хватало силы, все же он был сего лишь человеческим ребенком, умирающим от той же самой болезни. А то белое, что я принял за облачение бьянок, оказалось всего лишь его волосами... ко всему прочему, ребенок был альбиносом.
Я вылечил его там же, тем способом, которым был мне доступен. А потом мы прошли по всему бараку, исцеляя так, как это пробовал он, но с добавлением моей силы, и всё получилось. Из крови этих исцеленных я в ближайшие сутки создал вакцину, которая остановила болезнь на землях клана. А потом с течением времени распространилась по всей Европе, закончив эпидемию. Нашей целью не было спасти всех, лишь спасти своих людей и человечество, как вид. И это удалось.
А чудо-малыш остался со мной. Я вырастил его, а позднее, и обратил. Так в клане Тьери появился Бланко, прозванный позднее Белым целителем.
И если христианский бог хоть когда-нибудь сотворял истинное чудо, то это было именно оно - приход в мир целителя уровня и духовной чистоты этого мальчика из чумного барака. И я бы никогда не желал себе иного сына, ученика и наследника, кроме Бланко.
вторник, 05 февраля 2013
Осталась только любовь и совсем немножечко веры // Зажженному положено гореть
Я открываю глаза. Потолок мягко колышется надо мной. Я тянусь к нему, чтобы укрыться, мои руки вытягиваются на несколько метров - но все же недостаточно. Со стоном падаю обратно на подушки. Рядом извиваются змеи, целый клубок алых змей - что они тут делают, какого черта? Вцепляюсь в шипящий клубок, клыки тварей впиваются мне в кулак - и просыпаюсь, теперь уже окончательно.
- Алан, ты решил снять с себя скальп?
Трой сидит у дивана с ноутбуком, пальцы летают по клавиатуре с такой скоростью, что у меня рябит в глазах. Мерзкое ощущение. Разжимаю сжавшуюся в судороге руку, высвобождаю пряди собственных волос.
За окном уже темно. Пятьдесят шестой этаж, выше нас только небо, звезды и снег. Ненавижу снег. Ненавижу зиму. Будь моя воля, я бы впадал в спячку каждую осень, но Регис... - Какого черта Регис хочет свои годовые прогнозы в декабре?!
- Видимо, потому что год заканчивается именно в декабре, - тут же откликается братец, и я понимаю, что последнюю фразу произнес вслух.
- Спасибо, кэп. Пусть меняет календарь, я отказываюсь работать в таких условиях! - на столике у дивана меня поджидает спасительная заначка. Тьери могут быть мрачными поганцами, но делать всевозможные живительные средства они умеют отменно. Через несколько минут я уже похож... не на человека, конечно. С человеком меня уже никто не перепутает. Но смотреть без ужаса уже можно.
Трой безмерно аккуратен, опытен и осторожен, но настолько масштабные походы в Страну Чудес - так я называю мир своих видений - выматывают меня полностью даже в его компании. А он ничего, держится. Стучит себе по клавишам, игнорируя мои возмущенные вопли. Те многомерные схемы, что рождаются под его пальцами, я не могу расшифровать даже примерно. Ну и что, что узнает он их от меня?
- Ванна, между прочим, тебя ждет. - Голос похож на автоответчик. В ближайшие полчаса-час Троя не будет волновать ничего, кроме нашего не столь отдаленного будущего. Множество вариантов, от самых вероятных до самых абсурдных, рассчитанных по сложным схемам и подкрепленных моими ощущениями, столь же необъяснимыми. Что-то, чему я не могу дать названия - но айту, лучший из лучших, может. Он раскладывает миражи и видения по полочкам и файлам, снабжает их аккуратными ярлычками и текстовыми описаниями. Вскоре все это ляжет на стол главе Совета. Регису. Информация, выданная хорошим аналитиком, всегда на вес золота... а Трой никогда не ошибается. У него же есть я.
Через полчаса блаженства в горячей воде я склоняюсь над зеркалом в ванной. Отражение встречает меня таким же ошарашенным взглядом серых глазищ. Волосы намокли и похожи на тех самых окровавленных змей, что привиделись мне в кошмаре. Вздрагиваю, заматываюсь в полотенце и иду обратно.
Трой сидит там же в той же позе, в которой я его оставил. Айту за работой - страшноватое зрелище, но мне нравится. Он становится похож на скульптуру - идеальное совершенство снежного бога, лед, алебастр и немного крови в строгом деловом костюме, памятник сосредоточенности и самому себе. Или мне - лепили нас по одной мерке. Никакая медитация и рядом не стояла. Да и зачем бы им медитация? Им и так работы хватает.
Где-то за стенами пентхауса срабатывает замок лифта - абсолютно неслышно для человеческого уха, но мне достаточно, я уже у двери.
- Мальчики, вы уже закончили? - Инга входит в дом. На ней строгое длинное пальто, на черных волосах все те же вездесущие снежинки, в руке ключи и кейс с ноутбуком. Сгребаю ее в охапку - пахнет холодом, еле заметно бензином и почему-то ванилью. Так пахнет город?...
- Что ты?... Алан! - но я не обращаю внимания на возмущение. Пальто улетает в сторону, туда же отправляется пиджак дорогого делового костюма бизнес-леди. Слишком много чужих запахов, слишком много чужого мира. Я выпутываю свою женщину из связывающих ее тряпок - как ребенок распаковывает подарок утром Рождества. Приникаю губами к шее, вдыхаю запах ее кожи - к духам я уже привык, и даже с их примесью все равно намного лучше. Чувствую биение жилки под кожей, быстро целую.... уже никаких возражений - только довольное мурлыканье. Как же я соскучился...
Мы лежим в обнимку, прижавшись друг к другу, все на том же диване. Я умудрился задеть лампу, и комната погружена в полумрак, светится только экран ноутбука. Больше, собственно, и не нужно.
- Тро-о-ой... - никакой реакции. Бесполезно. Вывести его из этого состояния может только труба архангела на Страшном Суде. Это если мы допустим, что архангелы существуют. Я вот не уверен.
Можно считать ходом =)
- Алан, ты решил снять с себя скальп?
Трой сидит у дивана с ноутбуком, пальцы летают по клавиатуре с такой скоростью, что у меня рябит в глазах. Мерзкое ощущение. Разжимаю сжавшуюся в судороге руку, высвобождаю пряди собственных волос.
За окном уже темно. Пятьдесят шестой этаж, выше нас только небо, звезды и снег. Ненавижу снег. Ненавижу зиму. Будь моя воля, я бы впадал в спячку каждую осень, но Регис... - Какого черта Регис хочет свои годовые прогнозы в декабре?!
- Видимо, потому что год заканчивается именно в декабре, - тут же откликается братец, и я понимаю, что последнюю фразу произнес вслух.
- Спасибо, кэп. Пусть меняет календарь, я отказываюсь работать в таких условиях! - на столике у дивана меня поджидает спасительная заначка. Тьери могут быть мрачными поганцами, но делать всевозможные живительные средства они умеют отменно. Через несколько минут я уже похож... не на человека, конечно. С человеком меня уже никто не перепутает. Но смотреть без ужаса уже можно.
Трой безмерно аккуратен, опытен и осторожен, но настолько масштабные походы в Страну Чудес - так я называю мир своих видений - выматывают меня полностью даже в его компании. А он ничего, держится. Стучит себе по клавишам, игнорируя мои возмущенные вопли. Те многомерные схемы, что рождаются под его пальцами, я не могу расшифровать даже примерно. Ну и что, что узнает он их от меня?
- Ванна, между прочим, тебя ждет. - Голос похож на автоответчик. В ближайшие полчаса-час Троя не будет волновать ничего, кроме нашего не столь отдаленного будущего. Множество вариантов, от самых вероятных до самых абсурдных, рассчитанных по сложным схемам и подкрепленных моими ощущениями, столь же необъяснимыми. Что-то, чему я не могу дать названия - но айту, лучший из лучших, может. Он раскладывает миражи и видения по полочкам и файлам, снабжает их аккуратными ярлычками и текстовыми описаниями. Вскоре все это ляжет на стол главе Совета. Регису. Информация, выданная хорошим аналитиком, всегда на вес золота... а Трой никогда не ошибается. У него же есть я.
Через полчаса блаженства в горячей воде я склоняюсь над зеркалом в ванной. Отражение встречает меня таким же ошарашенным взглядом серых глазищ. Волосы намокли и похожи на тех самых окровавленных змей, что привиделись мне в кошмаре. Вздрагиваю, заматываюсь в полотенце и иду обратно.
Трой сидит там же в той же позе, в которой я его оставил. Айту за работой - страшноватое зрелище, но мне нравится. Он становится похож на скульптуру - идеальное совершенство снежного бога, лед, алебастр и немного крови в строгом деловом костюме, памятник сосредоточенности и самому себе. Или мне - лепили нас по одной мерке. Никакая медитация и рядом не стояла. Да и зачем бы им медитация? Им и так работы хватает.
Где-то за стенами пентхауса срабатывает замок лифта - абсолютно неслышно для человеческого уха, но мне достаточно, я уже у двери.
- Мальчики, вы уже закончили? - Инга входит в дом. На ней строгое длинное пальто, на черных волосах все те же вездесущие снежинки, в руке ключи и кейс с ноутбуком. Сгребаю ее в охапку - пахнет холодом, еле заметно бензином и почему-то ванилью. Так пахнет город?...
- Что ты?... Алан! - но я не обращаю внимания на возмущение. Пальто улетает в сторону, туда же отправляется пиджак дорогого делового костюма бизнес-леди. Слишком много чужих запахов, слишком много чужого мира. Я выпутываю свою женщину из связывающих ее тряпок - как ребенок распаковывает подарок утром Рождества. Приникаю губами к шее, вдыхаю запах ее кожи - к духам я уже привык, и даже с их примесью все равно намного лучше. Чувствую биение жилки под кожей, быстро целую.... уже никаких возражений - только довольное мурлыканье. Как же я соскучился...
Мы лежим в обнимку, прижавшись друг к другу, все на том же диване. Я умудрился задеть лампу, и комната погружена в полумрак, светится только экран ноутбука. Больше, собственно, и не нужно.
- Тро-о-ой... - никакой реакции. Бесполезно. Вывести его из этого состояния может только труба архангела на Страшном Суде. Это если мы допустим, что архангелы существуют. Я вот не уверен.
Можно считать ходом =)
воскресенье, 27 января 2013
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
@ElKeris: Целовал Тлаю пальчики на ногах, кто-то подсмотрел. Прослыл фут-фетишистом и подкаблучником на весь клан. Завидуют)))
воскресенье, 10 апреля 2011
Rualo d'Exaltierie
Нам не надо в архив))))
среда, 13 октября 2010
Осталась только любовь и совсем немножечко веры // Зажженному положено гореть
"...приглашается на ежегодное празднество третьего весеннего дня..."
Открываю чистый лист. Световое перо уверенно скользит по экрану.
"Кано Сэйко благодарит за предоставленную ему честь и будет счастлив принять приглашение..."
Выше просто некуда. Мне предстоит присутствовать на праздновании, о котором большинство гемов могут только мечтать. Возраст воистину имеет свои преимущества, и, за единственным исключением, я самый желанный гость среди носящих знаки моей профессии.
Весеннее празднество.
Да что мне до весны, если осени я уже не увижу?!
Письмо из частной клиники лежит на столе. "С прискорбием сообщаем..." Вот и все, Кано, вот и твой черед.
Как там это? "Отпрыску благородной семьи надлежит уходить из жизни, завершив дела и сделав все необходимые распоряжения. Лишь тогда будет достоин носимого имени, когда оставит после себя спокойствие и светлую скорбь. Да служит он вечно своему наследнику примером достоинства и опорой".
Ну что ж. Наследников у меня нет и не предполагается. Род как таковой тоже отсутствует, я даже в официальных письмах пользуюсь полагающейся мне по праву ранга производной от родового имени Феникса. А вот пример из меня вышел, смею надеяться, неплохой - хоть и в весьма специфической области. Хоть что-то.
Пока никто не знает. Даже Росоку. Особенно он. Пока мне удается прятать приступы слабости, я еще многое успею сделать. О том, что будет потом, даже думать не хочется. Лучше в нужный момент воспользоваться каким-нибудь средством из тех, что в изобилии используют друг на друге потомки знатных родов. Не вижу смысла отказывать себе хотя бы в такой милости. Феникс поймет. Потом.
Тщательно сложенный лист бумаги отправляется в камин. Как жаль, что нельзя отправить туда же все, что на нем написано.
Через полчаса флаер городского такси уносит меня по направлению к порту. Официальный грим первого ранга смыт и заменен нейтральным сезонным узором, одежда также не привлекает к себе внимания. Те, кто платит невероятные суммы за час моего общества, вдоволь повеселились бы, увидев меня здесь. Но тем и хороши портовые бары, что ни команда торговых кораблей, ни заскучавшие туристы не ходят сюда в компании экскурсоводов. А значит, я, ведя себя неподобающим для гем-лорда образом, не имею ни малейшего шанса прочитать об этом в завтрашних газетах.
Открываю чистый лист. Световое перо уверенно скользит по экрану.
"Кано Сэйко благодарит за предоставленную ему честь и будет счастлив принять приглашение..."
Выше просто некуда. Мне предстоит присутствовать на праздновании, о котором большинство гемов могут только мечтать. Возраст воистину имеет свои преимущества, и, за единственным исключением, я самый желанный гость среди носящих знаки моей профессии.
Весеннее празднество.
Да что мне до весны, если осени я уже не увижу?!
Письмо из частной клиники лежит на столе. "С прискорбием сообщаем..." Вот и все, Кано, вот и твой черед.
Как там это? "Отпрыску благородной семьи надлежит уходить из жизни, завершив дела и сделав все необходимые распоряжения. Лишь тогда будет достоин носимого имени, когда оставит после себя спокойствие и светлую скорбь. Да служит он вечно своему наследнику примером достоинства и опорой".
Ну что ж. Наследников у меня нет и не предполагается. Род как таковой тоже отсутствует, я даже в официальных письмах пользуюсь полагающейся мне по праву ранга производной от родового имени Феникса. А вот пример из меня вышел, смею надеяться, неплохой - хоть и в весьма специфической области. Хоть что-то.
Пока никто не знает. Даже Росоку. Особенно он. Пока мне удается прятать приступы слабости, я еще многое успею сделать. О том, что будет потом, даже думать не хочется. Лучше в нужный момент воспользоваться каким-нибудь средством из тех, что в изобилии используют друг на друге потомки знатных родов. Не вижу смысла отказывать себе хотя бы в такой милости. Феникс поймет. Потом.
Тщательно сложенный лист бумаги отправляется в камин. Как жаль, что нельзя отправить туда же все, что на нем написано.
Через полчаса флаер городского такси уносит меня по направлению к порту. Официальный грим первого ранга смыт и заменен нейтральным сезонным узором, одежда также не привлекает к себе внимания. Те, кто платит невероятные суммы за час моего общества, вдоволь повеселились бы, увидев меня здесь. Но тем и хороши портовые бары, что ни команда торговых кораблей, ни заскучавшие туристы не ходят сюда в компании экскурсоводов. А значит, я, ведя себя неподобающим для гем-лорда образом, не имею ни малейшего шанса прочитать об этом в завтрашних газетах.
пятница, 11 июня 2010
Rualo d'Exaltierie
Золотые ресницы…
Полоснул по городу закат
Что тебе снится
Что сейчас, что шесть веков назад,
Старая столица?...
Полоснул по городу закат
Что тебе снится
Что сейчас, что шесть веков назад,
Старая столица?...
Он живет, как другие смакуют изысканное вино – медленно, наслаждаясь каждой каплей. Каждое мгновение, час, день становится удовольствием. Даже если не приносит ничего нового.
Говорят, что долго жить скучно. Неправда. И правда в то же время. Дети молодого мира, росшие вместе с ним, вместе с ним и повзрослели. Когда-то удивлявшиеся всему, происходившему с ними, теперь, сами того не осознавая, стали основой постоянства. Века становятся годами, года мгновениями, время и человеческая жизнь как будто не замечают их – но не теряют при этом своего очарования.
И все так же свеж и ароматен цветущий рододендрон перед его домом, как год, век, тысячелетие назад. И город, раскинувшийся неподалеку, все так же шумен и полон жизни. И не все ли равно, что мрамор сменился бетоном, цветные витражи – тонированным стеклом, а караваны – самолетами? За несколько тысяч лет жизни перестаешь удивляться мелочам. Но любить их это не мешает.
И день Т'Лайлу, длящийся теперь иногда месяцами, начинается так же, как и столетия назад. Лучи заходящего солнца невесомо касаются лица, окрашивают и без того разноцветные пряди в невероятные оттенки золота, ласкают чуть влажную после купания кожу. Вампир вскидывает руки к небу, сладко потягиваясь, потом позволяет слугам закутать себя в тонкие шелковые покрывала. Когда-то это делалось для того, чтобы господин и хозяин мог потом их сорвать, шелестящим вихрем отбросить в сторону…сейчас - просто привычка. И нет причин что-то менять.
Ветер доносит до него звуки просыпающегося дома. Через полчаса солнце окончательно зайдет, и все будут на ногах – и те, кто разменял уже не одно столетие, и те, кто вошел в его семью всего пару лет назад. Вечер почти закончился, наступает время детей ночи. Детей Изначального.
- Приветствую патриарха, - о, вот и Раду. И, как всегда, официальные слова приветствия сопровождаются поцелуем в ухо. Т'Лайлу улыбается, прежде чем коснуться губами щеки пришедшего. Дитя. Младший, любимый, совершенно невозможный. – Здравствуй, сокровище.
- Ты просил прийти на закате.
- Да. Хочу тебе напомнить о твоем обещании. Есть какие-нибудь успехи в поисках?
Лицо валаха ощутимо мрачнеет. Прошло уже два года с тех пор, как мастер дал ему не подлежащий обсуждению приказ – в течение пяти лет найти и обратить как минимум троих. Естественно, подходящих по крови и могущих стать опорой клану – третий круг не подразумевал попадание в него кого попало. Раду же, со своей стороны, просил только одного – иметь возможность сделать выбор, сообразуясь также и со своими вкусами. Но шел уже третий год поисков, а найти удалось лишь одного, и то только отчасти. Огненно-рыжий красавец Джейд, томный, ехидный и наглый, безусловно смог стать украшением семьи – но ни по силе, ни по крови, ни по характеру не подходил на роль, уготованную ему Т'Лаем.
- Нет? – продолжает Т'Лайлу, правильно истолковав молчание собеседника. – Ну, тогда я могу порадовать тебя новостью – еще одного я тебе уже нашел. – Обманчиво мягкий тон мастера не оставляет ни малейшего сомнения в том, что не высказанное еще предложение на самом деле является очередным приказом.
- Расскажи хотя бы.
- Я сам довольно мало знаю, - повелительный знак рукой заставляет замолчать уже собравшегося было возмутиться птенца. – Ему девятнадцать лет, он сын Роджера Аренса, это один из крупных швейцарских банкиров. Ты знаешь, мы иногда принимаем в клан детей наших человеческих слуг, это и честь и залог дальнейших отношений – а с их семьей мы ведем дела уже не одну сотню лет. Аренс хочет получить гарантию нашей лояльности, и я не вижу причин отказывать. Ну, разве что мальчишка окажется совершенно неспособен ни к чему.
- А почему я?! Что, ты никому помладше приказать не мог?
- А почему тебя это так пугает? Ты не можешь сделать выбор сам, я делаю его за тебя. Поедешь, посмотришь на него на месте. До совершеннолетия можешь не особенно торопиться. Если будет нужно – заберешь из семьи раньше.
- Хорошо. – тон и взгляд не оставляет сомнений в том, что ничего хорошего Раду в предложении не увидел. Но спорить не смеет. Уже хорошо, раз согласившись, дитя сделает все, чтобы выполнить волю патриарха. И даже если предложение окажется пустышкой, это пойдет ему на пользу.
- Заканчивай свои дела здесь. Я хочу, чтобы послезавтра к ночи ты уже был в Женеве, - и легкое ласковое касание по связи, способ подсластить пилюлю, заставляет валаха невольно улыбнуться.
Rualo d'Exaltierie
О лучшем из моих мужчин...
Фарид эль Крис аль Фаррах. Тот, кто всегда стоит за моей спиной. Прекраснее его нет, отважнее и надежнее - тем более. Мятежное сердце моего Востока, истинное дитя моей земли, той, которую помним мы оба.
Многие появляются в моей жизни, многие исчезают с моего пути, но он остается рядом, ибо спутник - тот, кого нельзя заменить никем. Тот, с кем делишь душу на двоих. Тот, кого знаешь, как себя самого.
О, какая же идиллическая картина рисуется при этих словах. Но многие ли могут похвастаться тем, что истинно знают себя, или тем, что полностью доверяют себе?...
Встреча наша - случайность, как это бывает с лучшими из встреч. Я встретил его в тот год, когда впервые увидел солнце и песок за пределами привычных стен, впервые ощутил жизнь за дверьми узорчатых покоев, но еще не понимал, что путь наш только начался. Я был тогда как те несчастные, которых вытаскивают из воды, и они глотают воздух, не в силах им насытиться. Горячий ветер, не несший в себе и тени привычного благоухания наших тенистых садов, обжег мне душу - и первой в нее пришла злость.
Я был жесток с ним и вполне отдавал себе в этом отчет. Госпожу мою это мало волновало - она позволила мне развлечься. И я вложил в свой зов всю свою обиду, всю свою горечь и разочарование. Для него, того, кто был достаточно глуп и неудачлив, чтобы попасться мне под руку, вместо всех тех, кого я ненавидел и не мог достать. Я хотел заставить его ползти на коленях.
И я заставил.
Фарид эль Крис аль Фаррах. Тот, кто всегда стоит за моей спиной. Прекраснее его нет, отважнее и надежнее - тем более. Мятежное сердце моего Востока, истинное дитя моей земли, той, которую помним мы оба.
Многие появляются в моей жизни, многие исчезают с моего пути, но он остается рядом, ибо спутник - тот, кого нельзя заменить никем. Тот, с кем делишь душу на двоих. Тот, кого знаешь, как себя самого.
О, какая же идиллическая картина рисуется при этих словах. Но многие ли могут похвастаться тем, что истинно знают себя, или тем, что полностью доверяют себе?...
Встреча наша - случайность, как это бывает с лучшими из встреч. Я встретил его в тот год, когда впервые увидел солнце и песок за пределами привычных стен, впервые ощутил жизнь за дверьми узорчатых покоев, но еще не понимал, что путь наш только начался. Я был тогда как те несчастные, которых вытаскивают из воды, и они глотают воздух, не в силах им насытиться. Горячий ветер, не несший в себе и тени привычного благоухания наших тенистых садов, обжег мне душу - и первой в нее пришла злость.
Я был жесток с ним и вполне отдавал себе в этом отчет. Госпожу мою это мало волновало - она позволила мне развлечься. И я вложил в свой зов всю свою обиду, всю свою горечь и разочарование. Для него, того, кто был достаточно глуп и неудачлив, чтобы попасться мне под руку, вместо всех тех, кого я ненавидел и не мог достать. Я хотел заставить его ползти на коленях.
И я заставил.
пятница, 11 апреля 2008
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
"Дорога утоления желаний проходит слишком близко к смерти" (С) т'Лайлу, Кровавая Греза, Патриарх Властвующих над Желаниями
среда, 26 марта 2008
Rualo d'Exaltierie
суббота, 30 июня 2007
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Раду прижался пылающим лбом к стеклу, за которым бушевала столь редкая для здешних мест гроза. Его собеседник молчал, не перебивая. Брюнету и не нужны были слова, хватало его молчаливого участия, его тепла, которым он делился напрямую с его душой.
Слова приходилось выталкивать из себя, мучительно исторгать прямо из души этих гаденьких, перемазанной кровью уродцев, задыхаясь и стараясь собрать разбегающиеся мысли...
- Т-с-с-с, валах, не на исповеди, расслабься! - не просьба, приказ, и тонкие, но такие сильные и родные руки обнимают его за талию, притягивая к себе.
- Я не понимаю, что происходит, т'Лай. Я, наверное, совсем чокнулся. Он мне не нравится, не нравится, совсем, вообще, никак. Будь моя воля, я бы никогда в его сторону и не посмотрел, будь он хоть триджы Яношев потомок. Слишком пассивен, слишком безразличен. Фаталист хренов. Куда ему такую будущую силу, да его ж и расплющит ею, и моей помощи не хватит! Натурал и недотрога. Мне что, любовников мало? Да вокруг сотни, что перегрызут друг другу глотки за один мой благосклонный взгляд. А этот - из ласкающих рук выворачивается, благо хоть от прикосновений не вздрагивает. Отталкивает, талой водой из рук уходит. Ведь мог бы удержать, ты же знаешь, Силы мне не занимать. Ведь мог бы удержать. Мог бы. Мягким воском под руками сделать, разжечь, завести, голову вскружить, овладеть. Своим сделать. А отпускаю - раз за разом. Хочу, чтоб сам хотел. Сам пришел. Сам отдался. Хочу чувство в нем видеть. К себе. Не к Силе, не Силою, мной вызванные! Да, знаю, после инициации сам придет, прилетит, приползет... никого нужнее не будет. Но я так не хочу... Ты же знаешь, ты сам меня сначала обольщать стал, а ведь достаточно было обратить. И никуда б не делся. И он не денется. Но не хочу так... А что делать - не знаю. Беспомощен как котенок. Я не справлюсь с ним, Мастер. Слишком много для меня.
- Справишься. Справишься, Раду. У тебя просто нет выбора.
- Но, т'Лайлу!!!
- Я всё сказал. Ты же не хочешь заставлять меня повторять, мой мальчик?
И снова только пылающий лоб и холод стекла. Исчезли обнимавшие руки. Огненноволосый демон, перевернув душу в очередной раз, растворился в ночи. Оставив Раду наедине с приказом, который и не исполнить нельзя и исполнить не в силах.
Слова приходилось выталкивать из себя, мучительно исторгать прямо из души этих гаденьких, перемазанной кровью уродцев, задыхаясь и стараясь собрать разбегающиеся мысли...
- Т-с-с-с, валах, не на исповеди, расслабься! - не просьба, приказ, и тонкие, но такие сильные и родные руки обнимают его за талию, притягивая к себе.
- Я не понимаю, что происходит, т'Лай. Я, наверное, совсем чокнулся. Он мне не нравится, не нравится, совсем, вообще, никак. Будь моя воля, я бы никогда в его сторону и не посмотрел, будь он хоть триджы Яношев потомок. Слишком пассивен, слишком безразличен. Фаталист хренов. Куда ему такую будущую силу, да его ж и расплющит ею, и моей помощи не хватит! Натурал и недотрога. Мне что, любовников мало? Да вокруг сотни, что перегрызут друг другу глотки за один мой благосклонный взгляд. А этот - из ласкающих рук выворачивается, благо хоть от прикосновений не вздрагивает. Отталкивает, талой водой из рук уходит. Ведь мог бы удержать, ты же знаешь, Силы мне не занимать. Ведь мог бы удержать. Мог бы. Мягким воском под руками сделать, разжечь, завести, голову вскружить, овладеть. Своим сделать. А отпускаю - раз за разом. Хочу, чтоб сам хотел. Сам пришел. Сам отдался. Хочу чувство в нем видеть. К себе. Не к Силе, не Силою, мной вызванные! Да, знаю, после инициации сам придет, прилетит, приползет... никого нужнее не будет. Но я так не хочу... Ты же знаешь, ты сам меня сначала обольщать стал, а ведь достаточно было обратить. И никуда б не делся. И он не денется. Но не хочу так... А что делать - не знаю. Беспомощен как котенок. Я не справлюсь с ним, Мастер. Слишком много для меня.
- Справишься. Справишься, Раду. У тебя просто нет выбора.
- Но, т'Лайлу!!!
- Я всё сказал. Ты же не хочешь заставлять меня повторять, мой мальчик?
И снова только пылающий лоб и холод стекла. Исчезли обнимавшие руки. Огненноволосый демон, перевернув душу в очередной раз, растворился в ночи. Оставив Раду наедине с приказом, который и не исполнить нельзя и исполнить не в силах.
среда, 11 апреля 2007
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Приглючился тут Каэлан. В период своего пока-еще-епископства. Сидит на столе в цивильной одежде, читает донесение о себе кому-то из высших чинов. На тему того, что господин Эйден, при всей своей набожности, неуловимо порочен и вызывает у близких к нему не совсем достойные христианина чувства.. хотя - оговаривался пишущий, - сам он это вряд ли осознает...
пятница, 23 февраля 2007
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Запись как предохранение от архива. Аминь!
Вопрос: Это вообще кому-нибудь интересно?
1. Да | 7 | (70%) | |
2. Нет | 0 | (0%) | |
3. Не знаю | 1 | (10%) | |
4. Пшел нах! | 2 | (20%) | |
Всего: | 10 |
вторник, 21 марта 2006
Средоточье вреда и порока(с) Да, это я. Я всегда с тобой (с)МКПН
Великий дом Каньяр умирал. Осознание этого приходило медленно и болезненно. И хорошо что только ему. Для него было бы большим ударом узнать, что кто-то понял это раньше, чем самый мощный аналитический ум этого мира.
За окном темнел Париж, а Глава Великого дома не видел выхода из создавшегося положения. Отчаяние тысячетонным грузом ложилось на гордо расправленные плечи. Они не дрогнули, принимая груз, который ему придется нести еще долго. Пока Стоящие в стороне не решат, что единственный полноценный оператор мировой ментальной сети им мешает. Европа уже почти принадлежит им. Управлять Европой, значит управлять миром, и Ледяной Князь, и Черный кардинал это понимают. И даже так предусмотрительно заключенный 5 веков назад союз не спасет, если наименее агрессивный из магических кланов захочет править прямо, а не из-за его плеча. Руало моложе всех и опаснее многих, он амбициозен и себе на уме. И он - пока еще друг. А значит, не ударит в спину, не предупретив. На другое рассчитывать глупо. Патриарх будет думать о благе клана сначала, и лишь потом о личных привязанностях.
Он и сам думает также, только его Детям уже ничего не поможет. Круг Сердца пуст. В Круге Крови остался один. Третий Круг - трое. Из сотен - четверо. Прошедшие Эрхалион - дети его разума, не крови. И этого слишком мало, чтобы удержать власть над Европой. Пока еще никто не знает, что круги его крови пусты, а его личная Сила почти иссякла без их поддержки. Ее достаточно, чтобы удерживать иллюзию всесильности еще долго. Еще несколько веков безопасности для царственно-сдержанного, властного Каньяра Хиро, вот уже почти тысячу лет мертвой хваткой держащего Японию; для Марио Каньяра, надменного испанского аристократа, уверенно удерживающегося в своих холеных руках Марокко; для Анн-Мари Каньяра, под каблуком высоких сапог которого лежала французская Канада; для Хайнриха Каньяра, негласно регулирующего кровавые реки, текущие по турецкой земле. Ради них он продолжит эту бесполезную игру.
Пальцы без следа когтей, судорожно вцепившиеся в оконную раму, по-тихоньку разжались. Ночной Париж ласкал усталые глаза, обещал покой и нежное, жаркое, бьющееся в ритме крови наслаждение. Город Совета звал и ждал своего негласного хозяина, звал тем сильнее, чем ближе к далекой линии горизонта подбирался огненный шар, город не хотел снимать ночной наряд, не продемонстрировав Повелителю обновки. Регис с легкой тоской послал извиняющийся импульс в сторону неспящего города, сотнями разочарованных вздохов откликнулся он.
- Регис, Париж меня так возненавидит, - мимолетная улыбка на красивом нечеловеческом лице, -
Горячей крови тебе, Повелитель Домов. Патриарх Тьери, Глава второго из Стоящих в стороне кланов, пришел как было обещано.
- Изначальный, Руало, зачем столько церемоний?
Дрогнули в улыбке губы, жемчугом белым сверкнули клыки, в комнате стало ощутимо теплее, но улыбка так и не коснулась глаз.
- Дом Каньяр умирает. Круги крови Каньяр пусты. Сеть угасает. Сила иссякает. Ты... умираешь.
Неясная тревога окутала зябкой волной плечи, но так и не смогла отогнать жаркое тепло от вечно молчащего сердца. Морозный мальчишка, глупый, такой молодой еще, что он творит?!
Старший вампир отвернулся к окну, рассеянно скользя взглядом по притихшим домам.
- Как ты узнал? Какой из оболтусов сболтнул лишнего?
- Анн-Мари упомянул, что тебе плохо... последние века два. Дальше - дело техники.
- Черный Кардинал?
- Пока не в курсе. Твой белокурый каталонец(?) успешно морочит голову нашему рыжему итальянцу, - легкая усмешка.
- Отрадно. Что же у моего "вороного" француза не вышло тоже самое? Он так доверяет твоей целительской этике, да? Неужели он все еще не в курсе, что такие как ты клятвы Гиппократа не дают?
Извиняющаяся улыбка застывает на губах морозного мальчика. Как странно, для всех остальных он давно уже давно Ледяной Князь, которого боятся и боятся не зря. И только он видит за ледяной броней прежнего растерянного мальчишку, обреченно сканирующего пространство в поисках того, кто ушел за Грань.
Но голос, ответивший на его вопрос, принадлежит равному.
- Пока Гиппократ придумывал свою клятву, я умирал (завоевывал Францию/другое- ?) . Регис, я пришел помочь. Не стоит заставлять меня об этом жалеть.
Силуэт, застывший на фоне окна, неподвижен. И кажется таким же незыблемым как упавшая на город ночь, и пока только стоящий за его спиной маг знает как обманчива эта незыблемость.
- Будущее за магическими кланами, Руало. Мы все это понимаем. Европа уже у вас в руках...
- Европа еще не весь мир, Царственный, - теперь Князь улыбался уже по-настоящему, - Европа далеко не весь мир.
- У тебя есть конкретные предложения, друг мой?
- Есть... намётки кое-какие. Слушай меня внимательно, Регис. У тебя есть сто лет, чтобы сделать то, что я тебе скажу. Ты снова наполнишь Круги крови. Не менее 3-х птенцов лично у тебя. Плюс естественное пополнение остальных кругов. Приветствуй эти инициативы. Мне не нужен Глава дома Каньяр, неспособный постоять за себя.
- Руало, я слишком стар для собственных птенцов. Совет мне не позволит...
- Когда Совет узнает, будет уже поздно, - угрожающее мурлыканье, - а против объединенной мощи Каньяр и Тьери не решится выступить никто. Возражение не принято, Регис Каньяр. Дальше... что касается земель...переноси зоны влияния на Восток и Юг. Азия, Африка, Австралия... Мне нужны эти земли. И ты возьмешь их под контроль, взамен... я обеспечу покровительство и защиту дому Каньяр в любых условиях. Я могу это исполнить, ты это знаешь. И ты прекрасно понимаешь, что если ты откажешься, что через пару веков ни одного Каньяра просто не останется.
Молчал Царственный, притаился, затих и Париж, город его свободы, ласковая и порочная, вечновлюбленная в свою красоту, куртизанка его шальных ночей. Многие в этом мире любят женщин, а Регис любил город, любил город так, как любят прекраснейшую из женщин. Даже сильнее. И гордый, хоть и легкомысленный город, отвечал ему тем же.
Оставить Европу, значит оставить Париж, а это было по-настоящему страшно.
Руало знал это и не торопил Региса. Такие решения не стоит принимать второпях, и маг молчал, давая старейшему шанс еще раз все хорошенько оценить.
- У меня нет выбора, мой юный друг. Я вынужден принять твое предложение. Пришло время перемен.
За окном начинал угадываться рассвет, когда договор был подписан. Париж величаво и не спеша плыл в розоватых, предрассветных сумерках.
- И все же, все же, Руало, никакая сила не заставит меня оставить Париж...
И Патриарху Тьери оставалось только улыбнуться.
За окном темнел Париж, а Глава Великого дома не видел выхода из создавшегося положения. Отчаяние тысячетонным грузом ложилось на гордо расправленные плечи. Они не дрогнули, принимая груз, который ему придется нести еще долго. Пока Стоящие в стороне не решат, что единственный полноценный оператор мировой ментальной сети им мешает. Европа уже почти принадлежит им. Управлять Европой, значит управлять миром, и Ледяной Князь, и Черный кардинал это понимают. И даже так предусмотрительно заключенный 5 веков назад союз не спасет, если наименее агрессивный из магических кланов захочет править прямо, а не из-за его плеча. Руало моложе всех и опаснее многих, он амбициозен и себе на уме. И он - пока еще друг. А значит, не ударит в спину, не предупретив. На другое рассчитывать глупо. Патриарх будет думать о благе клана сначала, и лишь потом о личных привязанностях.
Он и сам думает также, только его Детям уже ничего не поможет. Круг Сердца пуст. В Круге Крови остался один. Третий Круг - трое. Из сотен - четверо. Прошедшие Эрхалион - дети его разума, не крови. И этого слишком мало, чтобы удержать власть над Европой. Пока еще никто не знает, что круги его крови пусты, а его личная Сила почти иссякла без их поддержки. Ее достаточно, чтобы удерживать иллюзию всесильности еще долго. Еще несколько веков безопасности для царственно-сдержанного, властного Каньяра Хиро, вот уже почти тысячу лет мертвой хваткой держащего Японию; для Марио Каньяра, надменного испанского аристократа, уверенно удерживающегося в своих холеных руках Марокко; для Анн-Мари Каньяра, под каблуком высоких сапог которого лежала французская Канада; для Хайнриха Каньяра, негласно регулирующего кровавые реки, текущие по турецкой земле. Ради них он продолжит эту бесполезную игру.
Пальцы без следа когтей, судорожно вцепившиеся в оконную раму, по-тихоньку разжались. Ночной Париж ласкал усталые глаза, обещал покой и нежное, жаркое, бьющееся в ритме крови наслаждение. Город Совета звал и ждал своего негласного хозяина, звал тем сильнее, чем ближе к далекой линии горизонта подбирался огненный шар, город не хотел снимать ночной наряд, не продемонстрировав Повелителю обновки. Регис с легкой тоской послал извиняющийся импульс в сторону неспящего города, сотнями разочарованных вздохов откликнулся он.
- Регис, Париж меня так возненавидит, - мимолетная улыбка на красивом нечеловеческом лице, -
Горячей крови тебе, Повелитель Домов. Патриарх Тьери, Глава второго из Стоящих в стороне кланов, пришел как было обещано.
- Изначальный, Руало, зачем столько церемоний?
Дрогнули в улыбке губы, жемчугом белым сверкнули клыки, в комнате стало ощутимо теплее, но улыбка так и не коснулась глаз.
- Дом Каньяр умирает. Круги крови Каньяр пусты. Сеть угасает. Сила иссякает. Ты... умираешь.
Неясная тревога окутала зябкой волной плечи, но так и не смогла отогнать жаркое тепло от вечно молчащего сердца. Морозный мальчишка, глупый, такой молодой еще, что он творит?!
Старший вампир отвернулся к окну, рассеянно скользя взглядом по притихшим домам.
- Как ты узнал? Какой из оболтусов сболтнул лишнего?
- Анн-Мари упомянул, что тебе плохо... последние века два. Дальше - дело техники.
- Черный Кардинал?
- Пока не в курсе. Твой белокурый каталонец(?) успешно морочит голову нашему рыжему итальянцу, - легкая усмешка.
- Отрадно. Что же у моего "вороного" француза не вышло тоже самое? Он так доверяет твоей целительской этике, да? Неужели он все еще не в курсе, что такие как ты клятвы Гиппократа не дают?
Извиняющаяся улыбка застывает на губах морозного мальчика. Как странно, для всех остальных он давно уже давно Ледяной Князь, которого боятся и боятся не зря. И только он видит за ледяной броней прежнего растерянного мальчишку, обреченно сканирующего пространство в поисках того, кто ушел за Грань.
Но голос, ответивший на его вопрос, принадлежит равному.
- Пока Гиппократ придумывал свою клятву, я умирал (завоевывал Францию/другое- ?) . Регис, я пришел помочь. Не стоит заставлять меня об этом жалеть.
Силуэт, застывший на фоне окна, неподвижен. И кажется таким же незыблемым как упавшая на город ночь, и пока только стоящий за его спиной маг знает как обманчива эта незыблемость.
- Будущее за магическими кланами, Руало. Мы все это понимаем. Европа уже у вас в руках...
- Европа еще не весь мир, Царственный, - теперь Князь улыбался уже по-настоящему, - Европа далеко не весь мир.
- У тебя есть конкретные предложения, друг мой?
- Есть... намётки кое-какие. Слушай меня внимательно, Регис. У тебя есть сто лет, чтобы сделать то, что я тебе скажу. Ты снова наполнишь Круги крови. Не менее 3-х птенцов лично у тебя. Плюс естественное пополнение остальных кругов. Приветствуй эти инициативы. Мне не нужен Глава дома Каньяр, неспособный постоять за себя.
- Руало, я слишком стар для собственных птенцов. Совет мне не позволит...
- Когда Совет узнает, будет уже поздно, - угрожающее мурлыканье, - а против объединенной мощи Каньяр и Тьери не решится выступить никто. Возражение не принято, Регис Каньяр. Дальше... что касается земель...переноси зоны влияния на Восток и Юг. Азия, Африка, Австралия... Мне нужны эти земли. И ты возьмешь их под контроль, взамен... я обеспечу покровительство и защиту дому Каньяр в любых условиях. Я могу это исполнить, ты это знаешь. И ты прекрасно понимаешь, что если ты откажешься, что через пару веков ни одного Каньяра просто не останется.
Молчал Царственный, притаился, затих и Париж, город его свободы, ласковая и порочная, вечновлюбленная в свою красоту, куртизанка его шальных ночей. Многие в этом мире любят женщин, а Регис любил город, любил город так, как любят прекраснейшую из женщин. Даже сильнее. И гордый, хоть и легкомысленный город, отвечал ему тем же.
Оставить Европу, значит оставить Париж, а это было по-настоящему страшно.
Руало знал это и не торопил Региса. Такие решения не стоит принимать второпях, и маг молчал, давая старейшему шанс еще раз все хорошенько оценить.
- У меня нет выбора, мой юный друг. Я вынужден принять твое предложение. Пришло время перемен.
За окном начинал угадываться рассвет, когда договор был подписан. Париж величаво и не спеша плыл в розоватых, предрассветных сумерках.
- И все же, все же, Руало, никакая сила не заставит меня оставить Париж...
И Патриарху Тьери оставалось только улыбнуться.
понедельник, 13 марта 2006
Rualo d'Exaltierie
- Тьери - это всегда лед... Вы - лучшее подтвержение тому, Патриарх.
Руало брезгливо поморщился.
- Вы придаете слишком много значения моей фразе - "Тьери - это я", милый мой. Лед - всего лишь одна из стихий. Та, к которой лежит душа или к которой ощущается призвание. В моем случае, всего лишь та, которая мне удобней. Не более того... Стихия - инструмент мага, и очень плохо, если наоборот.
...Сколько он себя помнил, они горели.
Оба. Тем внутренним огнем, который не может погасить ничто. Ни пытки в застенках инквизиции у одного, ни слишком ранняя инициация у другого.
И когда пришло время выбирать Стихию, заплясало вокруг них рыжее, звонкое, безразличное пламя.
В том году они были единственными, что выбрали Огонь. Это их сблизило, это их и погубило.
Не Огонь ли воплощение Страсти, - вопрошали они, не в силах развести сплетенных рук. Не в силах отвести друг от друга горящих взглядов.
Пирокинетики с рождения, могли ли они опасаться Огня?
И они танцевали, и гибкие фигуры извивались в огне, и пламя ласкало их тела.
И казалось, так будет всегда.
И хочется забыть тот вечер, когда они перестали различать страсть и огонь.
Когда соединились их губы и вспыхнули огнем тела. Море. Прилив. И сплетающиеся тела в едином порыве, горящие от страсти, горящие таким огнем, что даже вся мощь Океана не смогла его погасить.
И в последней судороге наслаждения, тела рассыпались прахом, и погасло сжигавшее их тела пламя. Огонь жаден, и всегда забирает тех, кого любит...
Он помолчал и продолжил:
- Тьери - это не лед. Тьери - это контроль. Над собой и над стихией. И по-другому говорит только Смерть.
...И благодари всех своих богов, смертный, о милости, дарованной тебе - никогда не узнать, сколько пепла в душе остается, когда на твоих глазах сгорает твое Дитя...
Руало брезгливо поморщился.
- Вы придаете слишком много значения моей фразе - "Тьери - это я", милый мой. Лед - всего лишь одна из стихий. Та, к которой лежит душа или к которой ощущается призвание. В моем случае, всего лишь та, которая мне удобней. Не более того... Стихия - инструмент мага, и очень плохо, если наоборот.
...Сколько он себя помнил, они горели.
Оба. Тем внутренним огнем, который не может погасить ничто. Ни пытки в застенках инквизиции у одного, ни слишком ранняя инициация у другого.
И когда пришло время выбирать Стихию, заплясало вокруг них рыжее, звонкое, безразличное пламя.
В том году они были единственными, что выбрали Огонь. Это их сблизило, это их и погубило.
Не Огонь ли воплощение Страсти, - вопрошали они, не в силах развести сплетенных рук. Не в силах отвести друг от друга горящих взглядов.
Пирокинетики с рождения, могли ли они опасаться Огня?
И они танцевали, и гибкие фигуры извивались в огне, и пламя ласкало их тела.
И казалось, так будет всегда.
И хочется забыть тот вечер, когда они перестали различать страсть и огонь.
Когда соединились их губы и вспыхнули огнем тела. Море. Прилив. И сплетающиеся тела в едином порыве, горящие от страсти, горящие таким огнем, что даже вся мощь Океана не смогла его погасить.
И в последней судороге наслаждения, тела рассыпались прахом, и погасло сжигавшее их тела пламя. Огонь жаден, и всегда забирает тех, кого любит...
Он помолчал и продолжил:
- Тьери - это не лед. Тьери - это контроль. Над собой и над стихией. И по-другому говорит только Смерть.
...И благодари всех своих богов, смертный, о милости, дарованной тебе - никогда не узнать, сколько пепла в душе остается, когда на твоих глазах сгорает твое Дитя...
Rualo d'Exaltierie
- Когда приходит война, места для любви не остается, - голос его тих, голос его как тишайший шелест, и он так не вяжется с его обликом. Пламенноволосый мальчишка, сколько ему? 15? Что он может знать о войне? И о Любви?
- Да что ты можешь знать об этом? – его собеседник злится, злится и не понимает. Ему обещали беседу с хозяином тех, кто устраивает смертельные налеты на его караваны, а он видит перед собой лишь сопливого мальчишку, позволяющего себе нести отвлеченные философские бредни, совершенно не считаясь со старшими и их временем, щенок.
- Я знаю все, и я ничего не знаю, как и любой из нас.
- Ты слишком молод, чтобы знать хоть что-то! Хватит нести чушь, проводи меня к своему хозяину! Я не в том возрасте, чтобы тратить время на бесполезные разговоры с постельными рабами!
Увлеченный собственным гневом, он не заметил как начал потихоньку разгораться злой, багровый огонь в так недавно спокойных золотых глазах, как полные, идеально очерченные губы растянулись в злой, звериный оскал, как в прекрасном лице не осталось ничего невинного или детского…
- Ты глуп, караван-баши. Глуп и горяч. И если молодости это простительно, то в твоем возрасте начинает утомлять. А утомлять меня опасно… для здоровья.
И тысяча тысяч тонких покрывал скрывающих тело Кровавой Грезы не мешают ему убивать, так же как не мешают ему танцевать. Место караван-баши займет нужный ему человек, а в смерти старого никто не усмотрит ничего подозрительного. Кто же в своем уме сунется в гарем султана, на самом деле думая что сможет сохранить свою жизнь?
А Правитель будет доволен, он снова остался ему верен. Как всегда.
Очередной идеальный ход. Изначальный, как же это скучно!
- Да что ты можешь знать об этом? – его собеседник злится, злится и не понимает. Ему обещали беседу с хозяином тех, кто устраивает смертельные налеты на его караваны, а он видит перед собой лишь сопливого мальчишку, позволяющего себе нести отвлеченные философские бредни, совершенно не считаясь со старшими и их временем, щенок.
- Я знаю все, и я ничего не знаю, как и любой из нас.
- Ты слишком молод, чтобы знать хоть что-то! Хватит нести чушь, проводи меня к своему хозяину! Я не в том возрасте, чтобы тратить время на бесполезные разговоры с постельными рабами!
Увлеченный собственным гневом, он не заметил как начал потихоньку разгораться злой, багровый огонь в так недавно спокойных золотых глазах, как полные, идеально очерченные губы растянулись в злой, звериный оскал, как в прекрасном лице не осталось ничего невинного или детского…
- Ты глуп, караван-баши. Глуп и горяч. И если молодости это простительно, то в твоем возрасте начинает утомлять. А утомлять меня опасно… для здоровья.
И тысяча тысяч тонких покрывал скрывающих тело Кровавой Грезы не мешают ему убивать, так же как не мешают ему танцевать. Место караван-баши займет нужный ему человек, а в смерти старого никто не усмотрит ничего подозрительного. Кто же в своем уме сунется в гарем султана, на самом деле думая что сможет сохранить свою жизнь?
А Правитель будет доволен, он снова остался ему верен. Как всегда.
Очередной идеальный ход. Изначальный, как же это скучно!
вторник, 23 августа 2005
21:41
Доступ к записи ограничен
Я люблю Хито исключительно платонически, и вообще сплю только с девушками.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра